играть в автомат ягодки

Знаешь признаки антихристовы, не сам один помни их, но всем сообщай щедро. Кирилл Иерусалимский Сейчас уже намного позже, чем вам кажется.

Иеромонах Серафим (Роуз) Платинский – А если бы он вез макароны?

Узкая оленья тропа, усыпанная опавшими листьями, потаенно вилась между черных стволов вековых деревьев, лес молчал в чуткой, настороженной неподвижности; изредка медленно, будто боясь спугнуть тишину, слетал с ветки, плыл, кружился и падал на тропу перед нами желтый или оранжевый лист.

Тропа вывела нас с Индриком на освещенную белым осенним солнцем широкую просеку; теперь вместо листьев под копыта Индрика ложился толстый слой рыжей золы, сверху подернутый серым пеплом: по бокам просеки стояли мертвые, угольно-черные обожженные деревья.

Я обняла белую шею единорога, наклонилась и прошептала в отсвечивающее розовым чуткое остроконечное ухо: – Только тихо, Индрик! Индрик слегка нырнул рогом в знак согласия и стал ступать еще осторожнее, стараясь не нарушить таинственную тишину мертвого леса.

Фафнир спит чутко, по нам удалось подойти необнаруженными к самому входу в пещеру.

Из громадной черной дыры с оплавленными краями, шипя, вырывались клочья горячего желтого пара.

Я соскользнула со спины единорога, подкралась к скале сбоку от пещеры и осторожно начала карабкаться наверх, стараясь, чтобы ни один камушек не сорвался у меня из-под руки, ни один обгорелый куст не хрустнул под ногой.

Кое-как зацепившись на закоптелых камнях над самым входом в пещеру, я развязала и сняла свой пояс – длинный шнур, свитый из шелковых и золотых нитей, в который были вплетены три волоска из моей косы.

Я связала из пояса петлю, приготовилась и кивнула Индрику – пора!

Встав прямо напротив пещеры, Индрик по-лебединому выгнул шею и запел прекрасную песню без слов. В ответ из пещерного зева раздался мощный рык и выхлестнулся длинный язык пламени.

Прямо в лицо мне пахнуло жаром, глаза защипало от едкого дыма. – просипел Фафнир, высовывая из пещеры бородавчатую морду и скаля кривые зубы.

Но Индрику огненное дыхание дракона было нипочем, он только покрепче уперся копытами в рыхлую золу, чтобы не быть снесенным горячим вихрем, да опустил свои длинные ресницы, оберегая глаза от взметнувшегося пепла. Он откашлялся, сплюнул гарью и добавил: – Счас я поджарю тебя на ужин, козлятина вопиющая!