скачать автомат черт

Если вам на самом деле хочется услышать эту историю, вы, наверно, прежде всего захотите узнать, где я родился, как провел свое дурацкое детство, что делали мои родители до моего рождения, — словом, всю эту давид-копперфилдовскую муть. Во-первых, скучно, а во-вторых, у моих предков, наверно, случилось бы по два инфаркта на брата, если б я стал болтать про их личные дела. Вообще-то они люди славные, я ничего не говорю, но обидчивые до чертиков. Самый лучший рассказ так и назывался — «Спрятанная рыбка», там про одного мальчишку, который никому не позволял смотреть на свою золотую рыбку, потому что купил ее на собственные деньги. Считалось, что для Пэнси этот матч важней всего на свете. Вообще я ношу короткий ежик, мне причесываться почти не приходится.— Как же вы живете, миссис Спенсер? И я по ее голосу сразу понял: видно, старик Спенсер рассказал ей, что меня выперли.— Отлично, — говорю.

Да я и не собираюсь рассказывать свою автобиографию и всякую такую чушь, просто расскажу ту сумасшедшую историю, которая случилась прошлым рождеством. — только про это и рассказывал, а ведь он мне как-никак родной брат. Это не очень далеко отсюда, от этого треклятого санатория, он часто ко мне ездит, почти каждую неделю. Матч был финальный, и, если бы наша школа проиграла, нам всем полагалось чуть ли не перевешаться с горя. — спрашиваю, но на этот раз громче, чтобы она услыхала.— Прекрасно, Холден.

А потом я чуть не отдал концы, и меня отправили сюда отдыхать и лечиться. И домой он меня сам отвезет — может быть, даже в будущем месяце. Помню, в тот день, часов около трех, я стоял черт знает где, на самой горе Томпсона, около дурацкой пушки, которая там торчит, кажется, с самой войны за независимость. Я пулей влетел к ним в дом.— Как вы поживаете, миссис Спенсер?

Может, слыхали — это он написал мировую книжку рассказов «Спрятанная рыбка». И ни одного «благородного и смелого» я не встречал, ну, может, есть там один-два — и обчелся. Словом, началось это в субботу, когда шел футбольный матч с Сэксонн-холлом. Она и не слышала, что я спросил про мистера Спенсера. Она повесила мою куртку в шкаф в прихожей, и я пригладил волосы ладонью.

Раньше, когда он жил дома, он был настоящим писателем. Пэнси — это закрытая средняя школа в Эгерстауне, штат Пенсильвания. Как будто в Пэнси только и делают, что играют в поло. И под этим конным хлюстом подпись: «С 1888 года в нашей школе выковывают смелых и благородных юношей». Никого они там не выковывают, да и в других школах тоже.

Лучше всего начну рассказывать с того дня, как я ушел из Пэнси. Ее печатают чуть ли не в тысяче журналов — этакий хлюст, верхом на лошади, скачет через препятствия. Я видел его — он сидел в большом кожаном кресле, закутанный в то самое одеяло, про которое я говорил.

Оттуда видно было все поле и как обе команды гоняют друг дружку из конца в конец. А я люблю бывать там, где вертятся девчонки, даже если они просто сидят, ни черта не делают, только почесываются, носы вытирают или хихикают.

Трибун я как следует разглядеть не мог, только слышал, как там орут. Дочка нашего директора, старика Термера, часто ходит на матчи, но не такая это девчонка, чтоб по ней с ума сходить. Как-то я с ней сидел рядом в автобусе, ехали из Эгерстауна и разговорились. Правда, нос у нее длинный, и ногти обкусаны до крови, и в лифчик что-то подложено, чтоб торчало во все стороны, но ее почему-то было жалко. Поехали мы в Нью-Йорк на состязание со школой Мак-Берни. Я забыл рапиры, и костюмы, и вообще всю эту петрушку в вагоне метро. Приходилось все время вскакивать, смотреть на схему, где нам выходить. И еще я не пошел на футбол оттого, что собрался зайти к старику Спенсеру, моему учителю истории, попрощаться перед отъездом.

На нашей стороне орали во всю глотку — собралась вся школа, кроме меня, — а на их стороне что-то вякали: у приезжей команды народу всегда маловато. Понравилось мне то, что она тебе не вкручивала, какой у нее замечательный папаша. Не пошел я на поле и забрался на гору, так как только что вернулся из Нью-Йорка с командой фехтовальщиков. Словом, вернулись мы в Пэнси не к обеду, а уже в половине третьего. У него был грипп, и я сообразил, что до начала рождественских каникул я его не увижу. У них очень высокая академическая успеваемость, серьезно, очень высокая.

А он мне прислал записку, что хочет меня видеть до того, как я уеду домой, Он знал, что я не вернусь. После рождества мне уже не надо было возвращаться, потому что я провалился по четырем предметам и вообще не занимался и все такое. А моих родителей среди четверти вызывали к старому Термеру, но я все равно не занимался. Словом, дело было в декабре, и холодно, как у ведьмы за пазухой, особенно на этой треклятой горке. На прошлой неделе кто-то спер мое верблюжье пальто прямо из комнаты, вместе с теплыми перчатками — они там и были, в кармане. У многих ребят родители богачи, но все равно там полно жулья. Словом, стоял я у этой дурацкой пушки, чуть зад не отморозил. А стоял я там потому, что хотелось почувствовать, что я с этой школой прощаюсь.

Вообще я часто откуда-нибудь уезжаю, но никогда и не думаю ни про какое прощание. Я не задумываюсь, грустно ли мне уезжать, неприятно ли. Вдруг я вспомнил про одну штуку и сразу почувствовал, что я отсюда уезжаю навсегда.

Но когда я расстаюсь с каким-нибудь местом, мне надо , что я с ним действительно расстаюсь. Я вдруг вспомнил, как мы однажды, в октябре, втроем — я, Роберт Тичнер и Пол Кембл — гоняли мяч перед учебным корпусом. Время шло к обеду, совсем стемнело, но мы все гоняли мяч и гоняли.

Стало уже совсем темно, мы и мяч-то почти не видели, но ужасно не хотелось бросать. Наш учитель биологии, мистер Зембизи, высунул голову из окна учебного корпуса и велел идти в общежитие, одеваться к обеду. У них прислуги нет и вообще никого нет, они всегда сами открывают двери.